Виджилантизм в России сравнительно новое явление. В последние 10-15 лет в стране появилось множество групп, объединенных показательной борьбой с тем или иным социальным «пороком». При всем их многообразии они отличаются от любых исторических примеров вигилантских объединений: от советских «люберов» до американского «Ку-клукс-клана». О возникновении виджилантизма в современной России, с чем связано его масштабное развитие и зачем этот социальный феномен нужно изучать, в материале Маргариты Алехиной (РБК, Москва).

Виджилантизм в постсоветской России развивался одновременно — и в тесной связи — с гражданской активностью в целом. Волонтерство, правозащита, благотворительная и просветительская деятельность — всё это, как и виджилантизм, примеры самоорганизации граждан с целью решения тех или иных проблем, которые либо игнорируются государством, либо не решаются, либо решаются без заметного для общества результата. При этом деятельность вигилантов обычно направлена против определенной группы «нарушителей»; своей задачей вигиланты считают не помощь конкретным людям, а «оздоровление» общества в целом (как они его понимают).

Примерно с середины нулевых власть увидела в неформальных общественных движениях важный политический ресурс и обратила на них внимание; в итоге наиболее заметные сейчас вигилантские группы выросли из провластных молодежных движений нулевых. Российская ситуация в этом плане нетипична. Объединения, которые пытались присвоить себе полномочия государства, прямо, организованно и систематически поддерживались государством.

Деятельность вигилантов создает определенные риски для граждан, а по мере роста количества и активности вигилантов возрастает и доля граждан, которые могут с этими рисками столкнуться. Считается, что вигиланты являются «квазиполицией», претендуют на то, чтобы выполнять функции правоохранительных органов — выявлять нарушения и наказывать провинившихся. Однако вигиланты более свободны:

а) в выборе объектов для борьбы; этот выбор может быть предписан не законодательством, но некими соображениями неписаной «общественной нравственности», границы и критерии которой формально не определены;

б) в своих методах и действиях — для вигилантов, в отличие от сотрудников правоохранительных органов, не существует официального регламента поведения; есть порядок и алгоритм общения с «нарушителем», который придумывают сами вигиланты.

У полицейского есть обязательства, связанные с соразмерностью его действий поведению нарушителя, и юридически он несет ответственность за превышение своих полномочий. У вигиланта таких обязательств нет.

Обжаловать действия вигилантов в том порядке, в каком можно обжаловать действия полицейских, нельзя (хотя в радикальных случаях действия вигилантов могут быть квалифицированы по статье УК «Самоуправство»).

Не исключено, что с точки зрения государства вигиланты обладают рядом преимуществ по сравнению с «традиционными» полицейскими. С отдельными вигилантскими движениями государство борется силовыми методами, однако с другими кооперирует; а в некоторых случаях квазиполицейские объединения прямо создаются «сверху», по инициативе государственных институтов.

Наиболее яркий пример — «сертифицированные» вигиланты, деятельность которых стала регламентироваться специальным законодательством. В частности, казацкие объединения во многих регионах страны официально привлекаются к «охране порядка» на массовых протестных акциях, а в 2018 активно возросло стремление региональных властей создавать «кибердружинников», чтобы они искали «опасный» контент в интернете. Деятельность последних больше похожа на имитационную — причем фейк в виде отчетов транслируется как для общества, так и для властей.

На сегодняшний день в России пока не проводилось социологических исследований, изучающих социальные запросы к вигилантской деятельности; оценить масштабы ее общественной поддержки в отсутствие этих данных сложно. Однако можно предположить, что рост активности вигилантов — это следствие неудовлетворенной оценки общества того, как полиция и другие государственные службы справляются со своими задачами, а также, что не менее значимо, — результат стремления бороться с явлениями, которые невозможно квалифицировать как преступления или правонарушения, но которые граждане могут относить к категории «нарушений общественной нравственности» или «покушения на государственные интересы». С чем связан этот запрос, о каких глубинных социальных проблемах он сигнализирует, в какой части общества он распространен, какие демографические и социальные группы ему подвержены — ответы на все эти вопросы могут быть даны в результате профильного исследования отношения россиян к виджилантизму.

Большинство вигилантских организаций позиционируют себя как «добровольных помощников» государства. В то же время существуют движения, прямо декларирующие, что они возлагают на себя функций полиции, с которыми та, по их мнению, не справляется. Иными словами,

Российское законодательство пытается жестко ограничивать самодеятельность граждан в вопросе охраны порядка и общественного контроля. В 2014 году, в период начала расцвета вигилантской активности, был принят закон «Об участии граждан в охране общественного порядка». Отдельное законодательство связано с казачеством, подробнее об этом здесь.

Новое законодательство подразумевало, что главное условие участия гражданских лиц в охране порядка — контроль со стороны властей; так, среди основных принципов прописано взаимодействие с правоохранительными органами и «недопустимость подмены полномочий» полиции.

Граждане могут участвовать в охране порядка по приглашению либо правоохранительных органов, либо, если речь о спортивных и других массовых мероприятиях — их организаторов.

Закон подразумевает определенную «легализацию» в качестве добровольного помощника полиции, присвоение официального статуса. Членами таких объединений не могут быть люди с неснятой или непогашенной судимостью, страдающие наркозависимостью или алкоголизмом, психические больные, недееспособные или ограниченно дееспособные, а также входящие в «антиэкстремистский» перечень Минюста, те, в деятельности которых суд усмотрел признаки экстремизма, и граждане иностранных государств.

При этом осуществлять насилие можно «для устранения опасности» или «в состоянии необходимой самообороны», а это те ситуации, где применять насилие позволено и обычным гражданам.

Законопроект «Об участии граждан в охране общественного порядка» в период до своего принятия вызывал у экспертного и правозащитного сообщества опасения, связанные с провоцированием активности и легитимацией квазиполицейских формирований. Однако спустя пять лет очевидно, что работающей норму назвать нельзя. Так, согласно закону, народные дружины и так называемые «общественные объединения правоохранительной направленности» вносятся в специальный реестр, который ведет управление МВД каждого региона. В Москве, например, в этом перечне всего одна организация — ГОО «Московская городская народная дружина». В действительности неформальных объединений, берущих на себя полномочия правоохранительных органов, в столице действует гораздо больше.

В то же время, если действия вигилантов нанесли существенный вред и были сопряжены с насилием, они могут быть квалифицированы по УК как самоуправство (ст. 330). В первом полугодии 2018 года по этой статье были осуждены 418 человек, за весь 2017 год — 879, при этом какая доля осужденных приходится именно на членов организованных вигилантских групп, сказать невозможно.